И мех и грех венера в мехах

В российском прокате идет «Венера в мехах» Романа Полански — остроумная адаптация основополагающего романа о мазохизме. Парижский драматург Тома Новачек (Матье Амальрик, мимикрировавший под самого Полански) решает попробовать себя в режиссуре. Первый же замысел — осовременить «Венеру в мехах» Леопольда фон Захер-Мазоха — едва не гибнет на стадии кастинга. Актрис, способных сыграть аристократичную и властную Ванду фон Дунавеву, превратившую робкого поклонника в пылкого раба, в мировой столице женственности отчего-то не находится. Тома уже отзванивается невесте и собирается уходить, когда в театр врывается то ли девушка, то ли видение (Эммануэль Сенье, жена Полански) — загадочная особа в боевом макияже и полном латексном обмундировании, с порога называющая пьесу порнографией, считающая XIX век средневековьем и вообще ведущая себя так, как будто шла на кастинг «Красотки». Ошеломленный режиссер соглашается прослушать актрису, и начинают твориться странные вещи. Во-первых, вульгарная девица явно знает текст лучше самого драматурга. Во-вторых, она и его самого читает, как книгу. И в-третьих, эта фурия in furs куда больше, чем мягкотелый Тома, годится на роль режиссера. Сам того не замечая, герой становится покорным Северином фон Куземским из романа Захер-Мазоха. А героиня притворяется то проституткой, то психоаналитиком, то частным сыщиком, то графиней, то древнеримской богиней. И методично достает из сумки садомазо-атрибутику — нож, пистолет, веревку, губную помаду (не для себя), ботфорты и собачий ошейник. Ровно год назад Полански обставил премьеру «Венеры в мехах» в Канне с триеровским размахом, дав пресс-конференцию с лейтмотивом «эмансипация, что ты сделала, подлая». Толкового скандала не вышло: старческие покушения на равенство полов Европу шокируют меньше, чем упоминания Гитлера и нетолерантность. К тому же фильм оказался по-хорошему феминистским.

Кадр из фильма «Венера в мехах»
Кадр из фильма «Венера в мехах»

Для начала — это настоящий бенефис великой француженки Эммануэль Сенье, меняющей здесь за полтора часа столько обличий, что хватило бы на сиквел «Восемь женщин». Еще и Матье Амальрик, обычно естественный в любой среде, на этот раз сделал все возможное, чтобы максимально неестественно изобразить аморфность творца перед музой, бессилие мужчины в любви. В этой нарочитой неуклюжести выдающегося профессионала не может не быть своего смысла. Кажется, вслед за Захер-Мазохом и Дэвидом Айвсом (бродвейским драматургом, на пьесе которого основана эта остуромнейшая вакханалия) Полански решил, что лучший комплимент женщине — признаться в своей беспомощности перед ней. Ну и, наконец, это виртуозная работа, а совершенное кино при всем желании не может оскорбить публику, особенно в Канне. Полански уже 80 лет, но сердце фильма бьется, как у подростка. Здесь всего два актера — даже меньше, чем в предыдущей «Резне», но действие не перестает быть веселым и страшным ни на секунду. Достаточно безвкусный, особенно в части диалогов, текст Захер-Мазоха Айвсом и Полански модернизирован безупречно: теперь это не сбивчивые показания мазохиста, а какая-то, простите, поэзия высших сфер. Кроме того, на поверхности «Венеры в мехах» лежит вполне гуманистический смысл: хватит уже доминировать над слабым полом, потому что на каждого Северина найдется своя Ванда.

Кадр из фильма «Венера в мехах»
Кадр из фильма «Венера в мехах»

Что лежит в глубине, сказать сложнее: Полански, как водится, старательно заметает следы. Возможно, он хотел продолжить начатое в «Резне» снятие скальпа с цивилизации — хотя желающих обнажить человеческую жестокость, накрытую мехами культуры, хватает и без него. Возможно, весь фильм — подарок Полански своей молодой супруге Сенье. Хотя распространенная версия, что Амальрик здесь — альтер эго режиссера, кажется несостоятельной. В исходной «Венере в мехах» помимо Ванды и Северина был еще властный греческий аристократ, распоряжавшийся судьбами обоих. Вот кому больше идет режиссерское кресло. А возможно, ключ к тайне «Венеры в мехах» болтается перед зрителем в самом начале фильма, в единственной сцене вне помещения, где камера смотрит на вывеску «Театр». Одна из букв перегорела. А значит, все понарошку, искусства как бы нет, и можно играть во что угодно. И нечего пенять на «Нимфоманку» и Кончиту Вурст: эта вакханалия началась еще в 1869 году, когда вышла «Венера в мехах». А то и раньше.

Добавить комментарий